In case anyone needs me I'll be puking in the garden.
у меня все еще температура. я по-прежнему хочу добраться до коллайдера. настроить его таким незатейливым образом, чтобы он поглотил долбоебов. и возрадоваться. трепещите, враги наследника(с)
In case anyone needs me I'll be puking in the garden.
Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке, жил у моря, играл в рулетку, обедал черт знает с кем во фраке. С высоты ледника я озирал полмира, трижды тонул, дважды бывал распорот. Бросил страну, что меня вскормила. Из забывших меня можно составить город. Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна, надевал на себя что сызнова входит в моду, сеял рожь, покрывал черной толью гумна и не пил только сухую воду. Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя, жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок. Позволял своим связкам все звуки, помимо воя; перешел на шепот. Теперь мне сорок. Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. Только с горем я чувствую солидарность. Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность.
Бытует мнение о том, что даже самые сильные чувства никогда не пройдут испытания временем – это прерогатива их книжных собратьев. Настоящие же обречены умирать, и не важно, связаны ли они супружеством или просто давностью лет. Считается, что в жизни каждого человека непременно наступают возрастные перемены, кризис, и вот тогда-то… Дальше Рон Уизли никогда не слушал. Все это не относилось к нему. Он заявлял это раздраженным тоном – точно таким же он огрызался: «Лично меня Минздрав не предупреждал» в ответ на советы доброхотов курить поменьше.
Как им объяснить? Как им объяснить прописную, мать её, истину: если ты прорастаешь в кого-то душой, то это уже навсегда, на-все-гда? Рону от такого пафоса тоже стало бы тошно, не будь это правдой.
Потому что каждый вечер, когда он, Рональд Уизли, тридцати семи лет, возвращается каждый вечер с работы и проходит в дом, увешанный детьми, и видит, как навстречу ему выходит Гермиона в своем домашнем клетчатом платье, загорелая, с ободком в пышных волосах, и целует его, невесомо и нежно, а Рон улыбается и смахивает пятнышко муки с её щеки… так вот, каждый раз его сердце совершает тот самый кульбит, что и пять лет назад, и десять, и двадцать, когда он ловил поверх чужих голов её взгляд, и душа внутри начинала пульсировать, как магический кристалл.
Холодное, хребтом ощущаемое чувство того, что они могут потерять друг друга в любой момент, появилось у Рона и Гермионы черт знает когда – скорее всего, еще курсе на первом, когда они сами понять не могли в силу возраста, что это за чувство такое. Может быть, оно даже родилось вперед любви. Но оно сквозило сквозь пар оборотного зелья, которое Гермиона варила на втором курсе, сквозь мерцание глаз оборотня-Люпина под полной луной, шелестело в складках праздничной мантии Гермионы рядом с мантией Крама на Йельском балу, слышалось в глумливом хохоте Пожирателей смерти, ослепляло вспышками заклятий, мечущихся в стенах Хогвартса. В ночь, когда пал Волдеморт, Рона и Гермиону, вместе с остальными учениками, поволокли в Св. Мунго, хотя те упирались и вопили, что с ними всем в порядке – действительно, кровь все еще кипела, адреналин буквально рвал их на части. Это потом пришло полное, черное опустошение, потом… К счастью, лекари и впрямь не нашли у них серьезных ранений, и, обработав ушибы и ссадины мазями, отпустили восвояси.
Их встретила «Нора», полная страшного, траурного молчания – рваные, полузадушенные всхлипы родителей Рона, Джинни, или кого-то из братьев только подчеркивали эту смертельную тишину. Джордж сидел на нижней ступени лестницы, не бледный даже, а безжизненный. Рон опустился рядом с ним. Гермиона поднялась в комнату, которую делила с Джинни во время своих визитов в «Нору». Она не помнила, сколько провела времени на самом краешке узкой кровати – пять минут, пять часов, не важно. Но потом вошел Рон, и она поднялась ему навстречу, чтобы сказать что-то. Только ничего не получилось сказать, потому что он шагнул к ней, прижал к её рту сперва ладонь, потом свой собственный рот. Поцелуй был совсем лишен кислорода, но полон такого жаркого-жаркого отчаянья, что губы, казалось, вот-вот спекутся. Просто тогда, в тот момент, казалось ,что нет никакой победы, что это все начало конца, и надо успеть, да, успеть… Успеть сорвать с себя одежду, все эти блузки-рубашки-джинсы, не прекращая целоваться. Пальцы путаются, застежку бюстгальтера Гермионы, кажется, ни одним заклятием не расстегнуть, поэтому Гермиона просто стягивает его через голову. И эти следы на её коже, там, где в него впивались швы, где отпечатывалась смятая ткань – они похожи на устья рек на карте, нежно-розовых рек. Её грудь под ладонями Рона, то бережными, то жесткими, её руки, скользящие то по собственному телу, то по его спине… Только бы успеть. Штрихи его ключиц, увлажненных языком Гермионы, четыре алые полоски на его плечах, оставленных кошачьей цепкостью её ногтей… Только бы успеть. Он целовал её колени, и выше, и она дрожала, стонала, рвалась вперед, и повторяла его имя в унисон с толчками-скольжениями его языка. Потом она сама направила его внутрь себя, в самую глубину, и не вскрикнула даже ни разу – «разве это боль по сравнению с…».
Разве они хоть раз пожалели, что все случилось именно в ту страшную ночь? Нет. Ни разу, никогда. Рон помнил, как они лежали после, обнявшись, и он целовал ладонь Гермионы, и с облегчением думал, что у неё длинная линия жизни, очень длинная. Только вслух вот он не сказал этого – Гермиона ведь не верила в хиромантию, а зря…
И Рон знал, и Гермиона знала, что судьба позволила им стать теми, для кого были написаны все эти клятвы про горе и радость, богатство и бедность, болезнь и здравие, пока смерть не разлучит их. Если когда-то по их душам и пробегала рябь легчайшего сомнения, они сразу вспоминали ту самую ночь, в которой они успели выжить, успели любить друг друга.
Но такое никогда не объяснишь простыми словами. Fin
Ремусотонкс для Иглы На "Кошку московскую", хотя, конечно, опять не по теме. Слово "мявка" - принадлежит Дюнке, по крайней мере, у нее я его стащила.))
Мявка.— Мявка, — говорит Ремус, проходя мимо за чашкой чая. Тонкс дергает плечом. Тонкс перед зеркалом тренирует новое лицо — на завтрашнем действе будет отвлекающим элементом. — Иди спать, — говорит Ремус, проходя обратно. Тонкс фыркает. Когда Ремус поднимается на третий этаж, где наверняка в комнате Грозного Глаза большие дядьки устроили второе — неофициальное — совещание, плечи Тонкс опускаются. Мявка, надо же. Мявка — это вам не грациозная кошка, а так, неведома зверушка. Которую вроде и в серьезное дело не берут, и любоваться особо нечем.
* * * Она, конечно, отвлекает как может. Старается, входит в роль. Поэтому не сразу замечает сектусемпру, но замечает все-таки почти вовремя. Лицо задевает поверхностно: самую малость нос, чуть глубже — бровь, а больше всего достается щеке. Она почти не чувствует боли, и уже потом, когда они все до конца убеждаются, что уйти удалось тем Пожирателям, которых отпускать было нельзя, Грозный Глаз поворачивается к ней и орет что есть мочи. Мявка внутри нее машет хвостом, как маятник, и это заставляет Тонкс хамить начальству и тоже срываться на крик. Зубки у мявки ого-го. Тогда Ремус поднимает руки, перебивает Грюма, говорит, что мявка не виновата, она была предельно осторожна, просто это были слишком опасные мявкам Пожиратели, и в следующий раз он лично проследит, чтобы подобного с мявками не повторилось. И Тонкс, возвращаясь в штаб, вроде бы хлопает его по плечу и говорит, спасибо, Рем, но не стоило. А мявка внутри нее ревет белугой. Так она из мявки никогда не вырастет.
* * *
Пока раны зарастают, Тонкс не может менять лицо — в Мунго, в травме, запретили, иначе швы разойдутся, да и больно оно. А Ремус все ходит и мявкой не впечатляется. Тогда Тонкс прибегает к классической, никогда никого не подводившей, но совсем непонятно как работающей схеме. На общее собрание Ордена — где побольше народу, чтобы все видели и всем понравилось, — Тонкс приходит в коротком красном платье с открытой спиной. Грациозной походкой, чуть покачивая бедрами, проходит к своему месту, кто-то подвигает ей стул, и она садится. За столом повисает тишина. Кто-то неловко кашляет. Тонкс просит прощения за опоздание, что вы, нет никакой необходимости прерываться из-за ее прихода, она тут, тихонечко, в уголке. Мявка поправляет лямку, фривольно сползшую по плечу, и поглядывает на Ремуса. А Ремус поглядывает на мявку. На исходе собрания Грозный Глаз раздает текущие указания членам Ордена. Когда его Глаз останавливается на Тонкс, он говорит: — А мисс Тонкс у нас на этой неделе освобождается от заданий, по-видимому, после прошлой неудачи у нее произошла психологическая травма. Тонкс вспыхивает. За тем концом стола, где сидят Фред и Джордж, раздаются шепотки и смех. Ремус, сидящий возле них, осаждает их вполголоса, и мявка воспаряет духом.
* * *
Когда все, еще посмеиваясь, расходятся, Тонкс ловит за рукав Ремуса, хотя на самом деле, конечно, вцепляется в него мертвой хваткой, потому что ходить на этих каблучищах у нее просто больше нет сил. Она приникает к нему плечом и глубоким, проникновенным голосом предлагает ему что-нибудь выпить. Ремус кажется удивленным, но соглашается, да, было бы неплохо. Ремусу хочется чаю. Тонкс достает из сириусовых запасов вина, отложив палочку, протягивает Ремусу бокал, наклоняется вперед, чтобы чокнуться с ним «за удачу в нашем деле». Мявка вся подобралась, дрожит и очень напряжена. В небольшом декольте (на большое не решилась) у мявки острые ключицы и немного проступают ребра. Полные бокалы звонко сталкиваются в воздухе, и мявкин выплескивает содержимое мявке на грудь. Платье намокает мгновенно, и вот уже мявкины острые маленькие соски оказываются плотно обтянуты мокрой тканью. В глазах мявки появляется отчаяние. Ремус встает очень медленно, и когда Тонкс уже готова убежать, притягивает ее к себе. Мявка вцепляется ему в воротник и бормочет какие-то извинения, и обвиняет его в его вечных попытках ее защищать, и жалуется, что мявку никто не воспринимает всерьез. — Мявка, — шепчет Ремус ей в макушку. — Какая ты глупая. Давай я сделаю чаю.
In case anyone needs me I'll be puking in the garden.
Я не смогла пойти против природы. Я написала сульет!!!!
(бонус - обоснуй того, почему Итан, сын добрейшего хиппи, вырас... Итаном )
фик посвящается тому анонимному голодранцу, что обрывал сегодня цветы с городской клумбы на главной улице, покуда я курсировала мимо со станаком пепси. Чувак, ты вдохновил меня.
"Цветочек"У Джима был выходной, и Джим проснулся к обеду – от голода. Одесную его на супружеском ложе никого не обнаружилось, а по его отражению в зеркале ванной шли странные помехи. Правда, при повторном рассмотрении, они оказались не преждевременными морщинами, а нежным посланием от благоверной, начертанным губной помадой по стеклу: «Уехала на «Гидру» чинить им трактор. Обед немножко подгорел, прости – он на плите, если что. Люблю, XXX, Дж.».
Джим просветлился, попытался стереть записочку, ибо та мешала ему бриться – но тщетно, она была сотворена с помощью ядреной семидесятнеческой помады. Джим отправился на кухню, где все еще витал в воздухе словно бы аромат легкого пожарища. Потыкав вилкой в нечто черное и очень жесткое, что возлежало на сковороде, он придирчиво рассмотрел зубцы. Кажется, немного погнулись. В животе у Джима утробно заурчало.
«Ладно, - занялся Джим аутотренингом. – Сейчас я пойду обедать в столовую, я буду все время улыбаться, потому что быт не главное, главное любовь, сейчас я пойду обедать в столовую, я буду все время улыбаться…».
В столовой он навалил себе фрикаделек с горкой и уселся на единственное место, оставшееся свободным – в дальнем конце зала. Отсюда, в частности, открывался обзор на Майлза, расположившегося со своей порцией таким образом, что столик семьи Ченг оказался наискосок от него, в удобном ракурсе. Профессор Ченг как раз дразнил мини-Майлза крабовой палочкой. Младенец хихикал. У Майлза-большого выражение лица было как у Роберта де Ниро в «Мысе страха».
«Что ли, и нам с Джулс такого моллюска сострогать?» - благодушно подумал Джим, уже успевший умять половину своего обеда.
- Дяденька Цветочек, - заговорщицки прошептал Бен Лайнус, проходящий мимо с подносом, - не ешьте эти фрикадельки, не надо. Они позавчерашние, их просто соусом полили и за свежие выдают.
- Спасибо, пацан, - сдавленно отозвался Сойер, выплевывая сразу четыре штуки обратно на тарелку. Бен вежливо ответил «не за что» и проследовал к своему столику.
Но когда в твоем сердце живет любовь, прочие жизненные неурядицы меркнут. Так думал Джим по дороге домой. Еще вчера Джульетт выкинула последний букет, им ей подаренный, поскольку тот завял. Требуется новый, твердо решил Джим, и хорошо отработанным движением сорвал пяток желтеньких цветочков с внушительной клумбы. Однако, распрямившись, он услышал за спиной такой родной сердцу звук заряжаемой двустволки.
Медленно и осторожно, Джим повернулся. С порога своего дома целилась в него теща Хораса, Амелия-старшая. В Дхармавилле она проходила под кодовой кличкой «штурмбанфюрер Ром».
- Если я еще раз увижу, как ты, ирод, клумбу мою поганишь, ты у меня будешь до конца дней своих передвигаться на широко расставленных полусогнутых руках.
- Почему руках? – не понял Джим.
- Потому что я тебе ноги повыдергиваю, а вместо них вставлю руки! – рявкнула Амелия-старшая. – Понял, растение?
И, совершив один предупредительный выстрел Джиму под ноги, штурмбанфюрер хлопнула дверью, причем хлопок был едва ли тише этого самого выстрела.
Окно второго этажа открылось, и показалась Эми с младенцем на руках:
- Джим, - прокричала она, - ты уж извини маму, у неё голова с утра болит!
- Ничего-ничего, - отозвался Джим, натягивая до ушей профессиональную улыбку. – Я все понимаю.
- Вот и славненько, - радостно сказала Эми и захлопнула окно. Во рту у Джима царил вкус обеденных фрикаделек. Из-за угла выехал минивэн с инженерами, хором распевающими «All you need is love». зэ энд.
In case anyone needs me I'll be puking in the garden.
читать дальшеЯ люблю того, кто не придет. Кто не сядет пить чай за одним столом. Кто никогда, никогда не приходил в мой дом. Я люблю того, кто спит по ночам, опустив веки в ночную печаль. Дрожит фитиль его огня и гаснет в свете дня.
А мы с тобою уже далеко от земли. Ты умеешь летать. Я умею любить. Ты любишь мечтать. А я люблю петь. И наши страны давно стали одной. Hаши войны давно превратились в парад. Ты так долго этого ждал. Почему ты не рад?
Медленный стук чужих шагов. Вечер не время для врагов и для звонков. Я недостаточно сильна. Давит всей тяжестью вина, но не до дна.
Я люблю того кто держит в руке ключ от дверей, что всегда на замке, кто знает маршруты ночных поездов до дальних городов. Я люблю того, кто видит мой цвет, кто рядом со мной, когда меня нет. И слезы мои - его глаза, как соль на парусах.
In case anyone needs me I'll be puking in the garden.
Rumors have been swirling for the past month about Dominic Monaghan's upcoming projects.
In addition to talk that he might have a role on ABC's Flash Forward (with fellow Lostie Sonya Walger), there's been ever-noisier buzz about a possible Lost return engagement. Could it really happen?
Well, we just got a juicy tip that suggests there very well might be a place for doomed rock bassist Charlie Pace in season six of Lost. Here's what we're hearing... читать дальше A reliable spy tells us that Monaghan, one of the key original Lost castmembers, and Lost show runner Damon Lindelof had breakfast together this morning at a Fairfax district eatery in Los Angeles. Of course, the meal might just have been a friendly sit-down between two colleagues (and/or because waffles are delicious), but as Lost-loving optimists, we have to hope that it was a meeting where the two talents came to terms about the story that puts Charlie Pace back in the mix for season six.
Now, there's no telling what the last episodes of Lost will really be like. Speculation begins with a safe landing for Oceanic flight 815 and from there gets really, really crazy.
In the many months between now and the season-six premiere, the best we can do is sit back and let our imaginations run wild, collect pieces of the jigsaw puzzle and hone our dreams and theories about the castaways of Mystery Friggin' Island. So what's your theory?
If Dominic Monaghan is returning to Lost, do you think he will reappear as strung out 815 Charlie? Or would he be hanging out with Hurley (Jorge Garcia) as a transcendent (but dead) rock god? Does he have an alternate-universe dopplegänger? The possibilities are endless.
спокойной ночи.
@музыка:
течеееооот рекааааааааа вооооолгаааааааа а мне семнаааааадцаааать лееееееееет
Ох, герои не дают спокойно спать и спокойно жить. Про некоторых вспоминаешь с дикой улыбкой до ушей и мечтательным "ааах!", по фигу, где это - в магазине, на важном совещании или на каком-нибудь оффлайне. Про других - сдерживая рвущиеся откуда-то из закромов родины злые слезы. Но все же хорошо, что они есть. Без них было бы пусто. Во всяком случае, пока у нас не начнется нормальная среднестатистическая жизнь)))